 В рамках конференции «Антропология массового психоза», организованной издательством «Новое литературное обозрение», ведущий научный сотрудник Института русской литературы РАН (Пушкинский дом) Константин Богданов прочитал лекцию «Банка Чумака, взгляд Кашпировского. О роли неподвижных предметов в социальном воображении». «Лента.ру» записала основные положения его лекции.
Историк Джеймс Биллингтон, директор библиотеки Конгресса США, назвал свою знаменитую книгу 1966 года, посвященную истолкованию русской культуры и Нового времени, «Икона и топор». Так в двух предметных атрибутах коллективного быта он обозначил два символических полюса исторической действительности, балансирующей между религиозными ценностями веры, духовности и смирения, с одной стороны, и эксцессами индивидуального и коллективного насилия, которыми так богата русская история, с другой. Каждая эпоха обнаруживает набор понятий, отражающих устойчиво повторяющиеся социальные практики, перестройка не была исключением.
Появление Кашпировского и Чумака на экранах телевизоров и их последующее присутствие в информационном пространстве страны с 1989 по 1992 год вызвало то, что на языке современной психологии называется массовым психозом — проявление косвенного или прямого воздействия на группу людей, поведение которых характеризуется экстраординарной внушаемостью и подражаемостью. Действительно, поведение целевой аудитории Кашпировского и Чумака отличается удивительной массовостью и кажущейся иррациональностью.
Телевизионные выступления Кашпировского — профессионального психотерапевта, проработавшего 25 лет в психиатрической больнице Винницы, начались после его появления в эфире программы «Взгляд» в марте 1989 года. Та передача освещала проведение в прямом эфире операции по резекции молочной железы, которую проводили пациентке Любови Грабовской, страдавшей раком груди. Операция проходила без наркоза, под дистанционно-гипнотическим воздействием Кашпировского. Он находился в телестудии «Останкино», в то время как хирурги и пациентка — в Киеве, и операция прошла успешно.
Через несколько месяцев Кашпировский повторил эксперимент на новой дистанции Москва — Тбилиси. В этот раз двум девушкам снова проводили полостные операции, и по итогам операции одна из них требовала шампанского, а другая заявила, что испытала несколько оргазмов. Участниками и первой и второй операции были заслуженные медики страны и их восторженные отзывы во многом способствовали триумфу Кашпировского в общественном мнении. В 1989 году он стал ведущим передачи «Сеансы здоровья врача-психотерапевта Анатолия Кашпировского», транслировавшейся на канале Центрального телевидения СССР. Глядя на зрителя тяжелым и неморгающим взглядом, и монотонным голосом, призывающим к доверию, Кашпировский лечил детей от энуреза, рассасывал послеоперационные швы и в целом вселял надежду на выздоровление всем тем, кто считал себя больным. В 1989 году эти программы шли в прайм-тайм сразу после программы «Время». Телевизионная карьера Кашпировского дополнялась массовыми гастролями по стране.
Публичное появление Чумака на телевидении в том же 1989 году, по признанию тогдашнего первого заместителя председателя Государственного комитета СССР по телевидению и радиовещанию Леонида Кравченко, было вызвано обстоятельствами, схожими с приглашением Кашпировского: перестроечное телевидение ищет новых героев и находит их среди тех, кто привносит в информационное пространство страны новый формат общения с аудиторией. Чумак, журналист по образованию, был во многих смыслах альтернативой Кашпировскому. Он не был психотерапевтом, способным к демонстрации чудес массового телегипноза, но зато был своим для телевизионщиков, поскольку проработал много лет на столичном ТВ. При этом он был также знаком с основами психологического воздействия, так как с 1983 года работал в НИИ общей и педагогической психологии Академии педагогических наук СССР.
В отличие от одетого в черное Кашпировского с демонической аурой мага, Чумак выглядел намного правдивее. Его передача называлась «Сеансы здоровья» и выходила ранним утром в записи, так что зритель успевал посмотреть ее перед уходом на работу. Перед ним представал скромный, буднично одетый интеллигент, чем-то напоминавший постаревшего Шурика из кинокомедий Гайдая, который мало говорил, погрузившись в сомнамбулическое состояние, а потом начинал делать странные крестообразные пассы руками. Сеансы могли благотворно «зарядить» различные емкости и предметы: мази, банки с водой, кремы, книжки и так далее. На протяжении последующих трех лет сотни тысяч наших соотечественников смотрели программу Чумака.
В 1992 году Московский экспериментальный пивной завод наладил выпуск энергетизированной воды Чумака объемом 100 тысяч бутылок в год, что сам Чумак оценивал как «капля в море для Москвы». Как и Кашпировский, Чумак гастролировал по всей стране, проводя сеансы, которые могут служить примером психологического воздействия путем создания обстановки, программирующей ответную реакцию с эффектом плацебо. Апофеозом можно считать столпотворение у газетных киосков Москвы 1 сентября 1989 года, когда в них продавался номер «Вечерней Москвы», который, как о том заранее сообщалось в СМИ, был «заряжен» благотворной энергией целителя. Перекупщики продавали потом этот номер втридорога, а особо страждущие съедали газету по кусочку.
Массовый психоз, вызванный деятельностью Кашпировского и Чумака, пошел на убыль после издания в 1993 году указа Минздрава «Об урегулировании нетрадиционных методов лечения», который привел к запрету этих телепередач, хотя он и способствовал какое-то время гастрольным турам этих и других целителей.
Из сегодняшнего дня происходившее в конце 1980-х и начале 1990-х кажется чем-то невиданным ранее и совсем уж абсурдным. Между тем это не совсем так. Интерес и доверие предперестроечной поры к возможностям альтернативных практик врачевания во-многом были сформированы уже к концу 1970-х годов. Знаменитым, во всяком случае среди московской публики точно, примером того, что официальная наука затрудняется в объяснении потенциальных способностей человека, стало обсуждение так называемого «феномена Кулешовой», а позднее «феномена Кулагиной». Еще в середине 1960-х годов Розе Кулешовой удалось уверить врачей и ученых в том, что она может читать текст руками с завязанными глазами. Эта история освещалась в печати и привела к ряду научных экспериментов, посвященных связи зрения и осязания.
Этой темой в последние годы жизни занималась академик Наталья Бехтерева. Нелли Сергеевна Кулагина в 1970-е годы демонстрировала умение двигать легкие предметы, вызвать чувство ожога прикосновением ладони, засвечивать негативы, помещенные в плотные черные конверты и рассеивать лазерные лучи. Эксперименты с ее участием проходили в различных научных учреждениях Москвы и Ленинграда: в МГУ на кафедре волновых процессов, в психоневрологическом и институте имени Бехтерева, в магнитно-атмосферной лаборатории Академии наук и Всесоюзном НИИ метеорологии имени Менделеева в Ленинградском институте механики и оптики и ряде других.
Таким образом, доверие советского человека к науке интересно тем, что оно одновременно характеризовалось открытостью ко всему тому, что науке пока неизвестно, но со временем, как можно было думать, найдет свое научной объяснение. Ко времени перестройки и последовавшего распада страны доверие к науке упало, в том числе и потому, что наука не смогла предотвратить социальные катаклизмы.
Надежды на внерациональное изменение ситуации к лучшему можно назвать главной отличительной чертой перестройки. Если просвещенные читатели 1970-х зачитывали до дыр роман «Мастер и Маргарита», интуитивно полагая, что сама реальность может оказаться фантастической, то тысячи других читали романы Владимира Орлова «Альтист Данилов» и «Аптекарь», которые выстраивали картину социальной реальности, где действовали сверхъестественные силы и обстоятельства. Некогда Сандер Броувер в статье, посвященной русской интеллигенции, сравнил ее первых представителей с индейцами Меланезии — приверженцами карго-культа. Как последние ждали социально-экономического процветания, которое им должны были привезти из-за океана неизвестные благодетели, если они будут следовать определенным церемониальным правилам, так и русские интеллигенты середины XIX века ожидали чуда модернизации, которым одарит их Запад.
Я бы сохранил эту метафору, но поменял бы ее хронологию. Несколько лет, которые связываются с реформами Михаила Горбачева, мне кажется, гораздо больше напоминают этнографию карго-культа, так как именно в них обнаруживаются те элементы социального воображения, которые игнорируют нормы социального критицизма в пользу внерациональных ожиданий и выдают желаемое за действительное. Понятно, что спрос определяет предложение, поэтому неудивительно, что в конце 1980-х годов книжные прилавки полнятся литературой на тему оккультизма, магии, экстрасенсорики, активно издается религиозно-мистическая литература. Эти же годы стали началом новой индустрии, когда появление чудотворных целителей сопровождается ростом рынка парамедицинских услуг. Это стало огромным бизнесом с конкретными бенефициарами вплоть до чиновников, прикрывающих «новаторские» производства. Напомню, что в разное время популярностью, особенно среди пенсионеров, пользовались циркониевые браслеты, биокорректоры, нейтринные генераторы для лечения онкологических заболеваний и так далее.
Массовый психоз, связываемый с целителями и чудотворцами, иногда идейно подпитывается в эти годы в России представителями новых религиозных движений, проповедники которых также в массе своей апеллируют не к традиционной, а к так называемой народной или альтернативной медицине — от уринотерапии и голодания до манипуляций магического характера. Хорошим примером является газета «Вестник ЗОЖ», которая выходит два раза в месяц тиражом три миллиона экземпляров. Из нее читатель может узнать, что парная моча избавляет от ожирения, облысения, проблем щитовидной железы, потливости ног, угрей и болезней печени. От головной боли хорошо помогает битье головой об стекло. А презервативы способствуют росту усов у женщин. Цитировать можно долго.
При всей курьезности текстов они показательны с точки зрения механизмов социального доверия, без которых у этой газеты и целителей просто не было бы своей аудитории. Аудиторию условного Кашпировского объединяет признание собственной болезни и убежденность в бессилии традиционной научной. Как писал в свое время социолог Толкотт Парсонс: «Больной становится больным не тогда, когда у него что-то болит, а тогда, когда он готов стать пациентом». С этой точки зрения любая медицина конструирует болезни и присваивает здоровье. Больной должен знать, кто и что ему противостоит. И пациенты Кашпировского, равно как и водолюбы Чумака, в этом смысле четко понимали своего врага — это болезни и врачи. Социальное доверие же конструируется за счет убеждения, что надежность способов лечение определяется заведомой оппозиционностью и сплочением единомышленников по принципу «мы знаем своих врагов».
Начиная с Эрика Эриксона, который рассматривал социальное доверие как главную установку личности, социологи много писали о базовой характеристике как о «врожденной уверенности в доброй воле других людей». Социальное доверие делает мир прозрачнее и понятнее. Но замечено также и то, что поддержание зон доверия не бесконфликтно, поскольку требует для себя наличия общей конспирологии у тех, кто в эти зоны входит.
В социальных условиях информационной асимметрии, как показал в своей работе Питер Коллок, именно риск выступает основой доверия. Чем более экстремально рисуется угроза, тем более экстремальные ожидания будут связываться с эксплуатацией доверия. Это подтверждает исследование, проведенное Парксом и Халбертом, которые убеждены, что степень доверия к другому зависит от степени реакции на общую опасность и усиление социального доверия требует конструирования опасности. Я полагаю, что одним из самых действенных механизмов поддержания социального доверия внутри группы является создание устойчивых маркеров, которые олицетворяют коммуникацию внутри этой самой группы. Так, для православного человека такими маркерами служат икона и крест, а для поклонников Кашпировского и Чумака — гипнотизирующей взгляд первого и «заряженная банка» второго. Целители конца 1980-х несли в себе символы защиты от опасностей, которые приносят мир и официальная медицина, и доверие превратилось в веру, имеющую много общих черт с массовым психозом.
Павел Щелин
|
